В цилиндре хожу не для женщин (8 видео)

Низкий дом без меня сутулится.
старый пёс мой давно издох.
На московских изогнутых улицах
умереть, знать, судил мне Бог.

Здесь нет поэтизации разгула, романтики блатной жизни, того очарования порока, которое присуще, например, «Цветам зла» Бодлера, — кабацкая атмосфера изображена Есениным с душевной болью. В этих «кабацких» стихах, в сущности, мало кабацкого. За эпатирующим названием скрываются многие лирические стихотворения, грустные и жалобные.

Грубым дается радость,
Нежным дается печаль.
Мне ничего не надо,
мне никого не жаль.

Жаль мне себя немного,
Жалко бездомных собак.
Эта прямая дорога
Меня привела в кабак.

Что ж вы ругаетесь, дьяволы?
Иль я не сын страны?
Каждый из нас закладывал
За рюмку свои штаны.

Интересны воспоминания современника Есенина Н. Никитина о том, как поэт выступал с чтением «Москвы кабацкой» в Ермаковке (московской ночлежке).

Там были бродяги, воры, беспризорники, проститутки. Есенин, избалованный успехом, был уверен, что здесь его с этими стихами примут на ура. Но не тут-то было. Обитатели ночлежки смотрели и слушали холодно, недоброжелательно, мрачно. Они его явно не принимали. И чем надрывнее становился голос Есенина, тем явственнее вырастала стена между слушателями и поэтом.
Такой приём со стороны ермаковцев психологически совершенно понятен. Как могли они воспринять весь тот бытовой материал, где всё так было близко им и в то же время ненавистно до отвращения? И Есенин наконец это понял.

Шум и гам в этом логове жутком,
и всю ночь, напролёт, до зари,
я читаю стихи проституткам
и с бандитами жарю спирт.

Слушатели становятся всё мрачнее. И вдруг поэт резко поворачивает ручку штурвала. Он начинает читать совсем другие стихи — о судьбе, о чувствах, о рязанском небе, о крушении надежд золотоволосого паренька, об отговорившей золотой роще, о своей удалой голове, о милых сёстрах, об отце и деде, о матери, которая выходит на дорогу в своём ветхом шушуне и тревожно поджидает любимого сына, о том, что он всё-таки приедет к ней на берега Оки. «Не такой уж горький я пропойца, чтоб тебя не видя, умереть».
Что сталось с ермаковцами в эти минуты! У женщин и мужчин расширились глаза. В окружавшей его теперь уже большой толпе плакала девушка в рваном платье, да что она, плакали и бородачи, и отпетые воры, и прожжённые бандиты. Им тоже в их пропащей жизни не раз мерещились и родная семья, и всё то, о чём не можешь слушать без слёз. Есенин разбередил их святые чувства и они плакали слезами очищения. Никитин пишет: «В ночлежке словно стало светлее. Словно развеялся смрад нищеты и ушли тяжёлые, угарные мысли. Вот таким был Есенин. С тех пор я поверил в миф, что за песнями Орфея шли даже деревья. »

Мне осталась одна забава:
Пальцы в рот и веселый свист.
Прокатилась дурная слава,
Что похабник я и скандалист.

Ах! какая смешная потеря!
Много в жизни смешных потерь.
Стыдно мне, что я в Бога верил.
Горько мне, что не верю теперь.

Золотые, далекие дали!
Все сжигает житейская мреть.
И похабничал я и скандалил
Для того, чтобы ярче гореть.

Дар поэта — ласкать и корябать,
Роковая на нем печать.
Розу белую с черною жабой
Я хотел на земле повенчать.

Пусть не сладились, пусть не сбылись
Эти помыслы розовых дней.
Но коль черти в душе гнездились —
Значит, ангелы жили в ней.

«Любимая! Меня Вы не любили. »

Всеволод Мейерхольд был давно влюблён в жену Есенина Зинаиду Райх.

На одной из вечеринок он спросит поэта: «Если мы поженимся, сердиться на меня не будешь?» Есенин, ломаясь, поклонился Мейерхольду в ноги: «Возьми её, сделай милость. По гроб тебе благодарен буду». («Свою жену легко отдал другому»)

Видео:Blatnoy udar Official: Я московский озорной гуляка 2018 LIVEСкачать

Выйдя замуж за Мейерхольда (он был старше её на 20 лет), Зинаида Райх обрела всё: профессию, славу, благополучие. Её очень любил второй муж, он заботился о её детях, сделал её ведущей актрисой своего театра, она стала хозяйкой дома, который всегда был полон самыми блестящими людьми того времени.

Но вот что говорил об этом хорошо знавший её А. Мариенгоф: «Мне кажется, что у неё другой любви не было. Помани её Есенин пальцем — она бы от Мейерхольда убежала без зонтика в дождь и град».
Во всяком случае, они продолжали встречаться всю жизнь.

Часто эти встречи кончались бурными объяснениями. Одно из них позже вылилось у Есенина в стихотворение «Письмо к женщине», написанное уже в 1924 году, адресованное Зинаиде Райх.

Вы помните,
Вы всё, конечно, помните,
Как я стоял,
Приблизившись к стене,
Взволнованно ходили вы по комнате
И что-то резкое
В лицо бросали мне.

Вы говорили:
Нам пора расстаться,
Что вас измучила
Моя шальная жизнь,
Что вам пора за дело приниматься,
А мой удел —
Катиться дальше, вниз.

Любимая!
Я мучил вас,
У вас была тоска
В глазах усталых:
Что я пред вами напоказ
Себя растрачивал в скандалах.

Сегодня я
В ударе нежных чувств.
Я вспомнил вашу грустную усталость.
И вот теперь
Я сообщить вам мчусь,
Каков я был,
И что со мною сталось!

Читайте также: Задний тормозной цилиндр мотоцикла устройство

Простите мне.
Я знаю: вы не та —
Живете вы
С серьезным, умным мужем;
Что не нужна вам наша маета,
И сам я вам
Ни капельки не нужен.

Когда гроб с Есениным опускали в могилу, Райх, обнимая его детей, кричала: «Сказка моя, жизнь моя, куда ты уходишь?» А Мейерхольд тихо повторял: «Ты же обещала, обещала...»

Спустя 10 лет после смерти Есенина Райх подарит близкой подруге свою фотографию с надписью: «Накануне печальной годовщины мои печальные глаза тебе как воспоминание о самом главном и самом страшном в моей жизни — Сергее».

Так что неправ был поэт, когда писал: «Любимая, меня Вы не любили». Его любили все женщины, с кем когда-либо сводила судьба. И никогда его не забывали.

«Я хожу в цилиндре не для женщин. »

Летом 1921 года по приглашению советского правительства в Россию приезжает Айседора Дункан.

Бунтарка по духу, она всегда испытывала симпатию к нашей стране, и Октябрьская революция стала для неё воплощением той силы, что способна перевернуть мир и придать ему новые формы, которые она тщетно искала на сценах европейских театров. Дункан открыла принципиально новое искусство танца. Она первая отказалась от пуантов, от стесняющих движения балетных трико и пачек и вошла в историю как танцовщица-босоножка. Она умела блистательно танцевать всё то, что люди говорят, пишут, играют, рисуют.

Есенину было 26, Дункан — 43, когда они встретились.

С первой же минуты они не могли отвести глаз друг от друга.

Видео:Группа "Альфа" = Я московский озорной гуляка =Скачать

Айседора погрузила пальцы в есенинскую шевелюру и, смешно коверкая слова, громко произнесла: «За-ла-тая га-ла-ва. » Так они «проговорили» весь вечер на разных языках (Есенин не владел ни одним иностранным, Айседора понимала все, кроме русского). Они объяснялись мимикой, жестами, через переводчика. Дункан всюду в доме развесила плакаты: «Я лублу Есенин», «Целую следы твоих ног» и т. д. А Есенин английский не хотел учить принципиально: «боюсь запачкать чужим свой, родной». Но они, казалось, отлично понимали друг друга.

Это была встреча людей одной человеческой породы, одного типа. Оба искали, чего в мире нет, строили свою жизнь по образцу выстроенных ими воздушных замков, оба были талантливы сверх меры, эмоциональны, безудержны, бесшабашны.
Её особняк на Пречистенке стал с тех пор и есенинским пристанищем.

Им завидовали. О них сплетничали, злословили. Мол, Есенин влюблён не в Дункан, а в её мировую славу. Намекали, что от неё ему нужна не любовь, а сытая жизнь. В московском кабаре артисты распевали частушки:

Не судите слишком строго,
наш Есенин не таков.
Айседур в России много —
мало айседураков!

Есенин кипятился, стучал кулаком и кричал: «Я влюблён, влюблён в Дункан! Люблю и буду любить!» И действительно любил — насколько был способен любить женщин. Отношения их не были однако идилличными. Есенин свои чувства выражал различно: то казался донельзя влюблённым, не оставляя её ни на минуту на людях, то наедине обращался тиранически грубо, вплоть до побоев и обзыванья самыми площадными словами. В такие минуты Изадора (как он её называл) бывала особенно терпелива и нежна с поэтом, стараясь всяческими способами его успокоить.
Дункан решила показать Есенину мир: Европу, Америку, и организовала с этой целью совместные гастроли. Они зарегистрировались в загсе, взяв двойную фамилию. Есенин смеялся: «Я теперь Дункан!» Дункан хохотала: «Теперь я буду настоящая толстая русская жена!»

Заокеанский рай произвёл на Есенина гнетущее впечатление. В письмах к друзьям он писал:

«Знаете ли Вы, милостивый государь, Европу? Нет! Вы не знаете Европы. Боже мой, какое впечатление, как бьется сердце. О нет, Вы не знаете Европы! Во-первых, Боже мой, такая гадость однообразия, такая духовная нищета, что блевать хочется.
Что сказать мне вам об этом ужасающем царстве мещанства, которое граничит с идиотизмом? Здесь кроме фокстрота ничего нет. Здесь жрут и пьют, и опять фокстрот.

Человека я пока еще не встречал и не знаю, где им пахнет. В страшной моде господин доллар, а на искусство начхать – самое высшее здесь мюзик-холл. Я даже книг не захотел издавать здесь, несмотря на дешевизну бумаги и переводов. Никому здесь это не нужно. Здесь все выглажено, вылизано и причесано так же почти, как голова Мариенгофа. Птички какают с разрешения и сидят, где им позволено. Ну, куда же нам с такой непристойной поэзией? Это, знаете ли, невежливо так же, как коммунизм. Порой мне хочется послать все это к ебенейшей матери и навострить лыжи обратно. Пусть мы нищие, пусть у нас холод и голод, зато у нас есть душа, которую там за ненадобностью сдали в аренду под смердяковщину…»

Дункан не очень заботилась о внешнем впечатлении, как человек, уверенный в себе и чувствующий себя в этом мире как дома. Одевалась она более чем просто. Есенин же был всегда безукоризненно элегантен.

Он, рождённый в деревне, всегда был настороже, ни на минуту не забывая о необходимости играть нужную роль. Отсюда и цилиндр, и манто от берлинского портного, и модные лакированные штиблеты. Цилиндр был для него символом ухода из деревенщины в мировую славу.

Георгий Иванов вспоминал, как встретился с Есениным в берлинском ресторане: «Швейцар подал ему широкое, короткое чёрное пальто и цилиндр. Поймав мой удивлённый взгляд, он ухмыльнулся: «Люблю, знаете ли, крайности. Либо лапти, либо уж цилиндр и пальмерстон» Он лихо нахлобучил цилиндр на свои кудри: «Помните, как я когда-то у Городецкого в плисовых штанах, подпоясанных золотым ремешком, выступал? — Есенин смеётся. — Умора! На что я тогда похож был! Ряженый!» — Да, конечно, ряженый. Только и сейчас, в Берлине, в этом пальто, которое он почему-то зовёт «пальмерстоном», и цилиндре у него тоже вид ряженого. Этого я ему, понятно, не говорю».
Но, как пишет Есенин в одном из стихотворений: «Я всё такой же. Сердцем я всё такой же».

Я иду долиной. На затылке кепи,
В лайковой перчатке смуглая рука.
Далеко сияют розовые степи,
Широко синеет тихая река.

Читайте также: Тормозные цилиндры тойота королла 121

Выйду за дорогу, выйду под откосы —
Сколько там нарядных мужиков и баб!
Что-то шепчут грабли, что-то свищут косы.
«Эй, поэт, послушай, слаб ты иль не слаб?

К черту я снимаю свой костюм английский.
Что же, дайте косу, я вам покажу —
Я ли вам не свойский, я ли вам не близкий,
Памятью деревни я ль не дорожу?

Нипочем мне ямы, нипочем мне кочки.
Хорошо косою в утренний туман
Выводить по долам травяные строчки,
Чтобы их читали лошадь и баран.

В этих строчках — песня, в этих строчках — слово.
Потому и рад я в думах ни о ком,
Что читать их может каждая корова,
Отдавая плату теплым молоком.

Видео:удаление неизвестного объектаСкачать

Я хожу в цилиндре не для женщин —
В глупой страсти сердце жить не в силе,-
В нем удобней, грусть свою уменьшив,
Золото овса давать кобыле.

Средь людей я дружбы не имею,
Я иному покорился царству.
Каждому здесь кобелю на шею
Я готов отдать мой лучший галстук.

Есенин сочувствовал всему живому и страстно любил животных. Достаточно вспомнить его стихи: «Для зверей приятель я хороший. », «Не обижу ни козы, ни зайца. », «Я пришёл целовать коров. », «И зверьё, как братьев наших меньших. », «Стих мой душу зверя лечит. », «Дай, Джим, на счастье лапу мне. »

В разговоре с Георгием Ивановым поэт признавался: « Вот еще животные. Лошади, коровы, собаки. С ними я всегда, с самого детства, дружил. Любил и жалел. В десять лет я еще ни с одной девушкой не целовался, не знал, что такое любовь, а целуя коров в морду, просто дрожал от нежности и волнения. Ноздри мягкие и губы такие влажные, теплые, и глаза у них до чего красивые! И сейчас еще, когда женщина мне нравится, мне кажется, что у нее коровьи глаза. Такие большие, бездумные, печальные. Вот как у Айседоры. ».

«За свободу в чувствах есть расплата»

Принято считать, что у Есенина было огромное количество женщин. Это миф. Было огромное количество стихов о любви, а это не одно и то же. Писатель Герман, более известный под псевдонимом Эмиль Кроткий, однажды услышал от поэта: «Женщин триста-то у меня поди было?» — задал ему вопрос Есенин и засмеялся. Собеседник не поверил. «Ну, тридцать», — резко сбавил цифру Есенин. «И тридцать не было», — сказал Кроткий. «Ну. — помолчал Есенин, — десять». «На этом, — пишет Кроткий, — и помирились. «Десять, пожалуй, было, — подвёл черту и поэт».

Много женщин меня любило.
Да и сам я любил не одну.
Не от этого ль темная сила
Приучила меня к вину.

Не больна мне ничья измена,
И не радует легкость побед,
Тех волос золотое сено
Превращается в серый цвет.

Мариенгоф писал о Есенине: «Обычно любят за любовь. Есенин никого не любил и все любили Есенина».

И любовь — не забавное ль дело?
Ты целуешь, а губы как жесть.

Этот парадокс отмечает в своих воспоминаниях и Рюрик Ивнев: «Он не мог любить никого и ничего, кроме своей Музы. При всей удивительной теплоте его лирики его любовь была беспредметна. Те, кто хорошо знал Есенина, понимали, что он никогда не любил по-настоящему ни одну женщину».

Я всегда хотел, чтоб сердце меньше
Билось в чувствах нежных и простых.
Что ж ищу в очах я этих женщин —
Легкодумных, лживых и пустых?

Удержи меня, мое презренье,
Я всегда отмечен был тобой.
На душе холодное кипенье
И сирени шелест голубой.

На душе — лимонный свет заката,
И все то же слышно сквозь туман, —
За свободу в чувствах есть расплата,
Принимай же вызов, Дон-Жуан!

Он действительно, кажется, никого не любил. Никого, кроме поэзии.

Ах, увял головы моей куст.
Засосал меня песенный плен.
Осуждён я на каторге чувств
вертеть жернова поэм.

По-настоящему, Есенин, по-моему, любил из всех своих близких — ни жён, ни любовниц, ни детей, ни мать («мать для меня нравственно умерла уже давно», — писал он Мане Бальзамовой — он до пяти лет воспитывался у деда, мать уходила из семьи, прижила на стороне ребёнка, Есенин всё это время не знал, что она его мать, думал, просто родственница, и никаких чувств к ней не испытывал). А любил он по-настоящему свою младшую сестру Шуру.

Со старшей Катей он в последние годы рассорился (она взяла у него деньги для передачи отцу и не передала, присвоила, и Есенин писал в письмах, что он её знать больше не хочет), но в письмах Шуре — столько неподдельной тревоги, заботы, беспокойства за неё, гордость за неё, восхищение её достоинствами.

Видео:Самое важное упражнение для пожилыхСкачать

Ей посвящены его стихи «Я красивых таких не видел. », «Ах, как много на свете кошек. », «Ты запой мне ту песню, что прежде. », «В этом мире я только прохожий. », «Сестра! Сестра! Друзей так в жизни мало...» — это уже в 1925 году.

Есенин с сёстрами. 1912 год. Есенину — 17, Кате — 7, Шуре — два года. Мать рано возложила на Сергея груз отцовских забот, сделав его крестным отцом девочек. Разница в возрасте была в 10 и 15 лет. Он был всегда для них больше, чем брат, — заботился, перетащил в Москву, помогал деньгами. Но Шуру любил особенно. Носил с собой её карточку. Даже как-то украл у Дункан платье, чтобы привести ей в подарок.

Читайте также: Зазоры поршней в цилиндрах приора

Сестре Шуре

Я красивых таких не видел,
Только, знаешь, в душе затаю
Не в плохой, а в хорошей обиде —
Повторяешь ты юность мою.

Ты мое васильковое слово,
Я навеки люблю тебя.
Как живет теперь наша корова,
Грусть соломенную теребя?

Запоешь ты, а мне любимо,
Исцеляй меня детским сном.
Отгорела ли наша рябина,
Осыпаясь под белым окном?

Что поет теперь мать за куделью?
Я навеки покинул село,
Только знаю — багряной метелью
Нам листвы на крыльцо намело.

Знаю то, что о нас с тобой вместе
Вместо ласки и вместо слез
У ворот, как о сгибшей невесте,
Тихо воет покинутый пес.

Но и все ж возвращаться не надо,
Потому и достался не в срок,
Как любовь, как печаль и отрада,
Твой красивый рязанский платок.

16 (29марта) 2011 года исполнилось 100 лет со дня рождения Шуры — Александры Есениной. На её могиле на Ваганьково в этот день было море цветов.

«Не бродить, не мять в кустах багряных. »

И всё-таки была у Сергея Есенина настоящая любовь. Это была первая любовь поэта — Анна Сардановская, ставшая причиной его первой попытки суицида в 1912 году.

Анна Сардановская (справа) и Маня Бальзамова, односельчанки Есенина

Они встречались и позже, когда в июне 1916-го Сергей, получив краткосрочный отпуск с военной службы, приезжал в родное село.

В июле 1916-го она ему писала: «Спасибо тебе, пока ещё не забыл Анны, она тебя тоже не забывает». Но через два года Сардановская вышла замуж и в апреле 1921-го умерла от родов. Один из друзей записал рассказ Есенина весной 1921-го, связанный с известием о смерти Сардановской: «У меня была настоящая любовь. К простой женщине. В деревне. Я приезжал к ней. Приходил тайно. Всё рассказывал ей. Об этом никто не знает. Я давно люблю её. Горько мне. Жалко. Она умерла. Никого я так не любил».

В темной роще на зеленых елях
Золотятся листья вялых ив.
Выхожу я на высокий берег,
Где покойно плещется залив.

Много лет я не был здесь и много
Встреч веселых видел и разлук,
Но всегда хранил в себе я строго
Нежный сгиб твоих туманных рук.

Видео:ЗАДИРОВ в цилиндрах НЕ БУДЕТ если делать так...Скачать

Я бродил по городам и селам,
Я искал тебя, где ты живешь,
И со смехом, резвым и веселым,
Часто ты меня манила в рожь.

Безо шва стянулась в сердце рана,
Страсть погасла, и любовь прошла.
Но опять пришла ты из тумана
И была красива и светла.

В голосах обкошенного луга
Слышу я знакомый сердцу зов.
Ты зовешь меня, моя подруга,
Погрустить у сонных берегов.

Анне Сардановской посвящено и пленительное стихотворение Есенина «Не бродить, не мять в кустах багряных…» (видеоклип)

«Когда-то у той вон калитки. »

В январе 1925 года Есенин пишет поэму «Анна Снегина». Не случайно эту вещь о 1917 годе, о революции в деревне, о своём дезертирстве, словом, поэму о времени, он назвал этим нежным женским именем. В основу её легло воспоминание об одной безответной, но счастливой любви его юности, о том времени, когда «у той вон калитки мне было 16 лет...»

Как ни странно, но истинное счастье любви поэт испытывал, когда эта любовь была как бы несостоявшейся, не материализовавшейся, не воплощённой в её грубые земные формы.
Основная загадка есенинской любовной лирики, может быть, и кроется в том, что при всей своей разгульной жизни, при всём хулиганстве, при всём том, что «много девушек я перещупал, много женщин в углах прижимал», — поэт не отдал тёмным страстям свою юношескую мечту об идеальном женском образе, созданном в самых целомудренных глубинах души.

Ещё в стихотворении «Сукин сын» он писал:

Но припомнил я девушку в белом,
для которой был пёс — почтальон.

Не у каждого есть свой близкий,
но она мне — как песня была,
потому что мои записки
из ошейника пса не брала.

И в «Анне Снегиной» продолжается эта ностальгическая тема:

Когда-то у той вон калитки
Мне было шестнадцать лет.
И девушка в белой накидке
Сказала мне ласково: «Нет!»

Далекие милые были.
Тот образ во мне не угас.
Мы все в эти годы любили,
Но мало любили нас.

Самые светлые воспоминания жили в душе поэта о тех женщинах, которые ласково говорили ему: «нет». Образ не женщины-любовницы увлекал его, не женщины-жены, а женщины-мечты, женщины-песни.

Светит месяц. Синь и сонь.
Хорошо копытит конь.
Свет такой таинственный,
Словно для Единственной —
Той, в которой тот же свет
И которой в мире нет.

Прототип главной героини поэмы — Лидия Ивановна Кашина, владелица поместья в Константиново.

У неё был муж генерал и двое детей. А Есенину было всего 16.

Мать Сергея ворчала: «Не пара она тебе, нечего ходить к ней. Ишь, нашла, с кем играть!» В память о том лете 1917-го и о каком-то прощании, ведомом только ему одному, Есенин через год написал стихотворение, посвящённое Лидии Кашиной:

Видео:Дорога к счастью / Пятигорск / Машук / Виктор СчастливыйСкачать

Лидия Кашина в отличие от героини «Анны Снегиной» никуда не эмигрировала. После того, как новая власть отобрала у неё усадьбу на Белом Яру, она переехала в Москву. Работала переводчицей, машинисткой, стенографисткой.

Об отношениях её с Есениным в то время можно судить по есенинскому письму осени 1918 года, адресованному А. Белому, вернее, по адресу на конверте: «Скатертный переулок 20. Лидии Ивановне Кашиной для Сергея Есенина».

Процитировано 6 раз
Понравилось: 2 пользователям